Старые дворы. Эссе

Обычное утро обычного дня. Мокрые тени тополей. Дом как кусок сахара на солнце, торчащий зубом в свежем голубом небе, еще не напитанном дымами. Таких домов-близнецов в округе несколько. Что интересно, из этих домов, постройки семидесятых, почти никто не выходит и в них не входит. Дом – сахар, как огромная богадельня. Только что лекарствами не пахнет.

Овощные палатки, полуоткрытые магазины, в которых моют полы. Игра светотеней на узких боковых проездах, заросших бесполезными чахлыми деревцами и гигантскими тополями. Пахнет пылью.
Дорога при домах полна машин, брошенных и новых. Суета, бегущих за хлебом насущным.
Вот старая панельная пятиэтажка. Она вся латаная перелатаная, как старушечий пиджачок. Замазаны швы, ноги-подпорки, застекленные коричневые балконы, напоминают шкафы со скелетами. Стекла слепые от дождевых потеков по пыли. За ними унылые сансивьерии, похожие на мечи. По другому они зовутся тещины языки, которые стерегут покой тех, кто живет тут только в силу привычки жить. Они почти мумифицировались, все скукожились, как и весь этот дом. Наверное их поливают раз в месяц и они терпят. Бельишко, которое вывешивают по обычаю, потому как при сушке оно соберет пыли еще больше, чем машины и деревья внизу. Дома смотрят на платформу. Рядом железная дорога. Железка веселит и внушает надежду, тем что отсюда можно куда-то и когда-то уехать. Посвистывают электрички. Они привозят деловитый областной люд и увозят изнеможденных старичков и студентов на дачи. Демократичные электрички возят тех , кто не может ездить на авто. Возят к босичковой травке. К пивку вечером за столом под сливами, посреди моря старых заросших дач, принакрывшихся пеной цветения. К бадминтону, к прополке, к купанию в зеленом заросшем тиной прудике и сбору чахлых цветочков. К рыбалке, свиданиям, послеобеденному стрекоту кузнечиков в малине, к мареву жары и теням под яблонями. И все эти воспоминания и привкус оптимизма привносит в пейзаж именно железная дорога. Однако, вернемся.
Иду мимо дома-старушки и вдруг окно в занавесках. Занавески в красную клетку. Цветы в окне огромные, а цветки на них как красные колокола. И все новое, мытое и радостное. Цветы уличные, а растут в горшках, глядя в эту пыль и тень с подоконника. Ведь кто-то специально, наперекор судьбе, вставил такое уютное, жилое окно в серый бетон.
Периодически мимо станции снует, прочухивает паровоз. Он черный, старинный. Как пенсионер-инвалид. Паровоз таскает на себе рекламные щиты, чтобы заработать на уголь, чтобы сжечь его и опять работать. Чем-то ,наверное, он похож на тех, кто живет в этих домах. Зарабатывать чтобы работать и умереть на работе, а не в нищете. Паровоз - тревожная машина времени, с её шелестом и фырканьем, её древним «Уииих», доносит до окрестных домов воспоминания о былых временах, о какой то даме с собачкой и еще не пойми о чем. Наверное, он рассказывает о провинции, которая раньше лежала тут. Его хриплый киношный гудок, тем не менее, согревает мир вокруг. Может потому, что делает его менее реальным.
Всегда ли здесь умирало время? Или жило через силу? Наверное нет. Просто это кварталы умирающих бедных стариков